Рассказ в процессе написания. Продолжение - когда будет писаться
Москва, 2005 год. Снег, метель; ветер бросает горсти снега в лицо, прямо в глаза.
Кажется, что утопаешь в этом снежном безумье.
Идти.... шлёпать по колено в снежном месиве. Не поднимая глаз. Всё равно ничего почти не видно.
Переть напролом ветру и ощущать себя не в центре огромного многомиллионного мегаполиса, а в поле, где ветрам, прошибающим тело насквозь совершенно ничего не мешает. Вдалеке (ты этого не видишь, но знаешь) лишь жалкая полоска деревьев, за ней ещё одна, за ними - второе поле и так далее. Зимой этот путь кажется бесконечным.
Лишь одно согревает уставшее продрогшее тело - между ближайшими полосками деревьев есть узкоколейка, стрелой вылетающая в плотный лес, а там, петляя, словно изворотливая змея, выплёскивается на холмы, за которыми уже и до поселений недалече.
Ты похож на лошадь, ноздри расширяются и сужаются, зрачки расширены и кажутся безумными (хотя кто тут будет на тебя смотреть). Дыхание порой сбивается, но ноги прут напролом.
Нет смысла сейчас думать о переставших чувствовать холод и боль ногах, руках и лице.
Нет смысла думать о тяжёлой мокрой одежде, обвисшей однородной обледеневшей коркой, словно изношенной родной шкуре, которую никак не удаётся сбросить.
Мохнатая шапка, её волосины упрямо лезут в глаза и рот, раздражают то, что способно ещё что-то чувствовать.
Хочется вышвырнуть её куда подальше. Но тогда к поселению ты точно недосчитаешься ушей и одной головной болью дело уже не обойдётся.
Пурга немного стихает и кроме бесконечного воя можно расслышать иные звуки и увидеть вдалеке движение точки по дуге края поля. Если прибавить ход, можно успеть выйти на дорогу: уж наверняка подвезут.
Прибавляешь ход, насколько вообще возможно идти быстро по колено в снегу.
Дыхание неровное, силы на исходе. Если не успеешь, то этот рывок ой как аукнется.
Поэтому рвёшься, ощущая себя лошадью впряженную в тяжёлую гружёную повозку, разбухшую от влаги.
Чувствуешь, как по бокам лошади льётся пот, в рот впивается холодный кусок металла.
Чувствуешь взвивающийся и опускающийся на мощный круп кнут извозчика....
продолжение в комментариях
Москва, 2005 год. Снег, метель; ветер бросает горсти снега в лицо, прямо в глаза.
Кажется, что утопаешь в этом снежном безумье.
Идти.... шлёпать по колено в снежном месиве. Не поднимая глаз. Всё равно ничего почти не видно.
Переть напролом ветру и ощущать себя не в центре огромного многомиллионного мегаполиса, а в поле, где ветрам, прошибающим тело насквозь совершенно ничего не мешает. Вдалеке (ты этого не видишь, но знаешь) лишь жалкая полоска деревьев, за ней ещё одна, за ними - второе поле и так далее. Зимой этот путь кажется бесконечным.
Лишь одно согревает уставшее продрогшее тело - между ближайшими полосками деревьев есть узкоколейка, стрелой вылетающая в плотный лес, а там, петляя, словно изворотливая змея, выплёскивается на холмы, за которыми уже и до поселений недалече.
Ты похож на лошадь, ноздри расширяются и сужаются, зрачки расширены и кажутся безумными (хотя кто тут будет на тебя смотреть). Дыхание порой сбивается, но ноги прут напролом.
Нет смысла сейчас думать о переставших чувствовать холод и боль ногах, руках и лице.
Нет смысла думать о тяжёлой мокрой одежде, обвисшей однородной обледеневшей коркой, словно изношенной родной шкуре, которую никак не удаётся сбросить.
Мохнатая шапка, её волосины упрямо лезут в глаза и рот, раздражают то, что способно ещё что-то чувствовать.
Хочется вышвырнуть её куда подальше. Но тогда к поселению ты точно недосчитаешься ушей и одной головной болью дело уже не обойдётся.
Пурга немного стихает и кроме бесконечного воя можно расслышать иные звуки и увидеть вдалеке движение точки по дуге края поля. Если прибавить ход, можно успеть выйти на дорогу: уж наверняка подвезут.
Прибавляешь ход, насколько вообще возможно идти быстро по колено в снегу.
Дыхание неровное, силы на исходе. Если не успеешь, то этот рывок ой как аукнется.
Поэтому рвёшься, ощущая себя лошадью впряженную в тяжёлую гружёную повозку, разбухшую от влаги.
Чувствуешь, как по бокам лошади льётся пот, в рот впивается холодный кусок металла.
Чувствуешь взвивающийся и опускающийся на мощный круп кнут извозчика....
продолжение в комментариях
Вскоре слышен и стук копыт и скрип саней на снегу. Что же, в этот раз повезло и сани слегка притормаживают рядом с тобой, слышен бас из меха вокруг лица: "влезай!" Ты впрыгиваешь на ходу, понимая, что остановить лошадь сейчас так же губительно как было бы остановится самому, если пришлось идти без чьей-то помощи.
Повозка так же мерно скользит по снегу, слышно усталое фырканье молодой лошади, что несёт тебя к спасительному теплу.
В повозке пахнет сеном, сырым деревом, железом и ещё целой кучей деревенских запахов.
Дыхание твоё восстанавливается, тело до этого пребывающее в постоянном движении и от того горячее и ноющее, начинает остывать и подмерзать. Горячий пот, катящийся крупными каплями по спине, груди и бокам остывает, ты мёрзнешь. Глаза слепляет снег и усталость, но спать нельзя. Ты похлопываешь руками, ногами, растираешь тело. Перебираясь к возчику, достаёшь флягу с обжигающим напитком. Других способов согреться сейчас не найдёшь. Пригубив сам, предаёшь и возчику. Ничего не говоря, тот протягивает руку, делает хороший глоток, крякает от удовольствия и протягивает обратно.
Вот и лес. Лес пролетим быстро, за ним немного холмов, а там уж и горячая кружка пива и кусок жирного мяса на вертеле в придорожной таверне с удовольствием встретят любого, у кого есть чему звенеть в кармане.
Обжигающий напиток делает своё дело. По телу идёт горячая волна, ты немного согреваешься. Усталость наваливает сильнее, глаза невольно смыкаются.
И вот ты уже снова в городе, видишь перед собой спуск в метро, обозначенный круглобокой красной буквой "М".
Ныряешь в полумрак, привычно отряхиваешь ноги от налипшего снега, ищешь глазами вход в подземное царство.
Тимирязевская. Вроде даже слышишь полу металлический шуршащий женский голос в своих ушах.
День близится к вечеру, но народа почти нет, впрочем кто сейчас по доброй воле высунется на улицу?
Подкатывает поезд, открываются двери. Тебе до кольцевой, а там до самого конца на Октябрьский бульвар. Конец коричневой ветки, сплошные холмы. высотные дома с тысячами квартир, среди которых неприметное твоё окошко проваливается тьмой внутрь дома. Доезжаешь до пересадки, тут уже можно сесть, расслабить мокрые озябшие ноги и позволить телу согреться в более вольной позе, чем бы ты позволил себе в иных ситуациях.
Жёлтые стены, большие полукруглые на углах окна, стук колёс, поезд слегка покачивает из стороны в сторону.
Ты невольно окидываешь внутренним взглядом то место, куда едешь. Там холодно, не особо уютно и несколько одиноко. Однако, сейчас это именно то, что нужно, а тепло и уют создадут обогреватель и турка со свежемолотым кофе с корицей, миндалём и кориандром. Пару глотков и ты уже в норме. А там найдётся чем заняться.
Повозка остановилась у трактира и попутчик беззлобно и бесцеремонно толкает тебя, что бы ты проснулся.
Ты свешиваешь ноги, спрыгиваешь, предлагаешь пропустить по паре пива за свой счёт, заодно и лошадь успеет отдохнуть и согреться. Мохнатый воротник с шапкой утвердительно хмыкают и одобрительно кивают.
В придорожных трактирах в общем зале всегда жара, в независимости от времени года и погоды за порогом.
Чадят факелы по углам и на лестнице, горят свечи на столах, где есть люди, пылает во всю камин, он же печь для копчения тушек.
Народу достаточно, в зале шумно, пахнет сивушными парами, мокрым мехом и кожей.
Садишься в углу, лицом ко входу, боком к окну и спиной к кухне, где всегда есть чёрный ход. Никто этому не учил, это просто рефлекс на всякий случай.
Отсюда хорошо виден весь зал, при этом ты сам не особо заметен. Крупный хозяин подваливает, небрежно слушает заказ, гаркает: деньги вперёд, сгребает монеты и так же вразвалочку уходит.
Твой сосед наконец снимает шапку, кидает на край стола, расстёгивает верхние пуговицы верхней одежды, оправляет воротник вниз. Румяное круглое лицо, залихватски подкрученные чёрные усы, кудрявые чёрные как смоль волосы, прижатые к голове, помятые шапкой. Мужик не бедный, хоть и не зажиточный (иначе разве попер бы он сам в такую погоду?), хозяйственный. Есть такие вещи в любом человеке, что глянешь и сразу понятно, кто перед тобой. Бесхитростные, простые, у них всегда всё на лице написано. Впрочем, этот мужик неглуп, явно не глуп.
Вы представляетесь друг другу, крепко пожимаете руки, Ты спрашиваешь, что же заставило ехать в такую погоду.
Иван (так зовут возчика) просто и не особо вдаваясь в детали рассказывает о делах, заставивших его встать спозаранку и запрячь любимую красавицу (это он про лошадь) в повозку и ехать.
Говорит он мощным басом, неторопливо, словно раскладывая слова по полочкам. Приносят подогретое пиво. Мы стучим керамическими кружками в знак знакомства, пьём. Пиво согревает и развязывает язык - это давно известно. Вторая кружка помогает Ивану рассказать о своём несложном быте, текущих делах и небольших проблемах. Иногда кажется, что мир держится именно на таких вот "земных" людях, у которых всё просто, да и сами они простые, как мать-земля.
Ты уже знаешь, что после третьей кружки, он поднимется, возьмёт в руки шапку, скажет: "ну, бывай", и пойдёт своим путём. А в твоей душе ещё какое-то время будет пребывать это земное тёплое спокойствие и уверенность: будет завтра - найдутся и дела, а не будет - так и думать нечего.
Твой спутник уходит, ты заказываешь ещё кувшин и пищу.
Меланхолично попивая пиво (теперь уже холодное) под какую-то местную еду откидываешься спиной на стену, расслабляешь ноги, отдыхаешь и снова чувствуешь подкрадывающуюся дрёму и усталость.
Доедаешь быстрее, берёшь ключ, поднимаешься на второй этаж, ввалившись комнату снимаешь всё мокрое, раскладываешь по комнате, что б хоть немного подсохли. Падаешь в лежбище и исчезаешь из этого мира.
"Октябрьский бульвар....(шипение)... Осторожно, двери закрываются..."
Вылетаешь из вагона в последнюю секунду.
Закутываешься потеплее, сонными осоловевшими глазами смотришь по сторонам и направляешься в сторону к дому.
Выйдя из метро шагаешь по холмистой местности, на третьем холме сворачиваешь с главной улицы и входишь в свой подъезд.
Успеваешь пешком подняться на три этажа, прежде чем до тебя доходит, что на восьмой этаж можно было бы подняться и на лифте. Чертыхаешься, жмёшь кнопку.
Последний рывок. Выйти, открыть, закрыть дверь, снять одежду.
Сразу к кофе. Всё остальное - потом.
Ты любишь этот покой и неожиданную свободу и время, которого кажется так много и оно растягивается вместе с чашкой кофе и новой сигаретой.
Свет идёт лишь из окон и от электрического чайника, залитого по второму, третьему и так далее, разу.
Это твоё время и только твоё.
Ты устало пялишься на едва различимый узор тюлевых штор, в голове ползают вялые мысли.
Много было поменяно комнат и квартир, прежде чем ты въехал сюда. И это место тебе нравится.
Оно твоё....